Жить – интересно!
Алексей Клочковский
Известный читающей интернет-аудитории автор предстаёт в новых ипостасях – как талантливый журналист, художник и музыкант. Полный юмора, ...
Наука и политика в эпоху индустриализма
В книге "Там, где кончается пустыня (Политика и трансценденция в постиндустриальном обществе) Роззак продолжает развивать свои концепции антисайентизма и антитехницизма.
Обосновывая идеи нового мистицизма как антитезы рационализма, Т. Роззак, естественно, прежде всего разоблачает ньютоновско-картезианскую науку, ее роль в истории цивилизации. Коллективный разум, под влиянием которого формировалась западная культура в течение последних трех столетий и еще с большей решительностью – в эпоху индустриализма, воплощен в современной науке, пишет он. При изучении специфики коллективного разума, то есть массового сознания, особо важно понять, по его мнению, не то, что народ знает определенного, и не то, во что он верит. "Массы в научном отношении абсолютно неграмотны. Важнее знания и веры – ощущение мира, окружающего нас, чувство реальности, такое чутье, которое спонтанно отличает осведомленность от фантазии. Наука сегодня – главное воплощение уникальности, присущей западной культуре, заявляет автор, в ней заключен секрет ее необычайного динамизма. Она служит фундаментом технократической политики, "это и проклятие и дар, который мы воздаем нашей истории"
Но при этом Роззак убежден, что современная механистическая наука, основанная на одномерном, упрощенном видении мира, неспособна дать полезные знания, адекватное представление о мире и человеке – и мир и человек гораздо сложнее и многомернее, чем их способна увидеть эта наука. Поэтому Роззак ставит перед собой задачу – развенчать грандиозный миф и о прогрессе в целом, и о науке как его источнике и опоре. В каком смысле мы прогрессируем, если пришли к такому кризису? "По какому праву мы считаем, что имеем надежные знания о природе? Единственным доказательством того, что научные знания верны, служит "операциональный успех науки". Науку мы считаем истинной только потому, что "она работает", то есть обеспечивает прагматический успех. Однако именно теперь мы обнаруживаем, что наука не может быть гарантом светлого будущего, а само будущее "не обязательно окажется бесконечной эскалацией инноваций", убежден американский философ.
(Как уже было сказано, контркультура, как и постмодернизм, имеет своих сторонников и противников. Но даже их противники порой не могут не соглашаться с тем, что эти течения общественного сознания Запада верно отражают характер современного типа цивилизации. Так, Д.И.Дубровский считает себя противником постмодернизма, и тем не менее он довольно точно воспроизводит его основной антисайентистский постулат и солидаризируется с ним, говоря о необходимости смены научной ментальности. В журнале "Вопросы философии" Д.И.Дубровский пишет о необходимости "преодоления того типа ментальности, который господствовал в индустриальную эпоху, ментальности, возводившей в высший ценностный ранг новацию саму по себе (с ее количественными параметрами: еще больше, дальше, выше, быстрее и т.п.)... Наше время настоятельно требует развития нового типа научного мышления, нацеленного в равной мере как на производство новаций, так и на оценку ее последствий негативного характера" )
Особенность вклада науки в социальную жизнь, по мнению Роззака, в том, что она разработала гротескную модель общества, сведенную к формулам и количественным показателям жизни роботов. До развития науки не существовало такой "оптики общества". Редуцированный, упрощенный образ человека, целиком выраженный в количественных показателях – навязчивая идея научного воображения. Но такой образ, по мнению Роззака, рождался не просто в силу особой склонности науки к технократии или в результате индустриальной необходимости. Он возник под воздействием неосознанного страха перед спонтанной жизнью, под влиянием враждебности по отношению к "мистериям человеческого сердца".
В современной техногенной цивилизации происходит автоматизация личности. Чувства подавляются полностью. Сама наша культура, апеллируя только к разуму, способствует этому. Достижения науки направляются на оскопление человеческих чувств: и специальные лекарства, и гипноз, и манипуляции различными методами поощрения и наказания – все направлено на подавление отдельной личности, на управление ее поведением.
Роззак показывает, каким образом секуляризация науки и культуры повлекла за собой утрату трансцендентных сил человека, как это явление отразилось на качестве его жизни и "на курсе нашей политики". Он видит свою задачу в том, чтобы показать, какую роль в жизни человечества может и должен сыграть возврат трансцендентной энергии сознания, восстановление "религиозной чувствительности" для спасения урбано-индустриального общества от полного самоуничтожения.
Американский философ утверждает, что секуляризованная наука и культура оказали пагубное влияние и на современное общество, и на его политику. Чтобы понять это, он изучал и магическое, и проблему сновидений, сравнивая науку и алхимию, идолопоклонничество и мистическое; и только постигая эти "священные объекты", по его мнению, можно сегодня осуществить "истинный анализ действительности". Как он полагает, мы уже давно пережили то время, когда еще можно было делать вид, будто "смерть Бога" не является политическим фактом.
Прежде, пишет Роззак, секуляризация нашей культуры, ее освобождение от пут религии рассматривалось как явление положительное, как необходимое условие свободы. И только очень немногие радикальные лидеры последних двух столетий воспринимали утрату трансцендентных сил нашего общества наравне с насилием над достоинством личности. Большинство же считало секуляризацию позитивным актом, исторической необходимостью.
Сейчас все меняется, пишет Роззак. Возник новый радикализм, который отказывается уважать традиции исключительно светской мысли и светские ценности. В рамках нового радикализма сила трансценденции становится главным элементом политической компетентности. Приверженцы нового радикализма убеждены в том, что в настоящее время уже начинается то самое
"религиозное" обновление, которое служит панацеей от всех урбано-индустриальных бед. Это обновление происходит среди
"отколовшейся молодежи, хотя, конечно, и не только среди нее". Роззак видит в этом обновлении глубокое знамение времени, необходимую фазу культурной эволюции на Западе, он утверждает, что потенциально это такое жизнеспособное явление, значение которого трудно переоценить. Этот феномен означает такой исторический рубеж, с которого человечество, наконец, сможет увидеть,
где "кончается пустыня и где начинается культура, как выражение человеческой целостности и завершенности". Он полагает, что судьба духа – это судьба социального порядка, что "если в нас гибнет дух, то это признак того, что то же самое происходит и с тем миром, который мы построили вокруг нас"
Технократизм, урбанистический индустриализм представляются Роззаку врагом номер один и человека, и человечества, потому что именно они создают "пустыню вокруг и внутри человека". В донаучную эпоху человек боялся природы, преклонялся перед ней, обожествлял ее. В научно-техническую эпоху произошло, по словам М.Вебера, "обезбоживание", "расколдовывание" природы, ее секуляризация: теперь человек обожествил науку и технику, с их помощью он сотворил вокруг себя искусственную среду, которая стала преградой между ним и природой, лишила его духовности, исказила сознание – оно стало у человека усеченным, вместо многомерного возникло одномерно-плоскостное видение мира. И мир лишился красок и звуков, это мертвый мир, пригодный только для того, чтобы измерять, калькулировать его...
Одномерное видение породило и соответствующую ему культуру, которая в свою очередь формирует технократическую идеологию и политику современного мира, враждебную всему живому. Касаясь проблемы экологического кризиса, Роззак пишет, что "...само наше физическое окружение вдруг предстает перед нами как зеркальное отражение нашего внутреннего состояния, как первый симптом развивающейся внутри болезни – урбанизма и индустриализма"
Отчего же секуляризация науки и культуры привела к такому ужасающему парадоксу прогресса, когда оказывается, что чем все лучше – тем хуже? – вопрошает философ. Почему в наше время чем более развито общество, тем глубже в нем гнет тоталитарного насилия, который становится ярмом похуже, чем у варваров? Отчего нравственный упадок, национализм и жажда тотальной войны продолжают преследовать потомков Возрождения, причем гораздо сильнее, чем во времена Вольтера? Отчего нигилизм и неврозы парализовали общество, которое мы называем развитым?
А потому, отвечает Роззак, что с ростом нашей власти над природой росло и наше отчаяние, мы растратили внутренний духовный потенциал человеческого существа. Отчаявшееся человечество – это уже не просто несчастное человечество. В саморазочаровании
человечества философ видит скрытые источники, рождающие мировые войны, ненависть, эксплуатацию. Такое человечество презирает и уничтожает идеалы добра и красоты, потому что они ставят под сомнение само его существование. Отсюда и тоска по самоуничтожению и стремление к нему у нынешних поколений.
К середине XX столетия урбанистский индустриализм проявил себя как неудавшийся эксперимент, несущий в себе все признаки гибели, катастрофы. Что сделало эксперимент неудачным? Конечно, не здоровое желание человека все улучшить, обезопасить свою жизнь. И не сама машина или техника в целом. Повинна наука, ее высокомерие, которое придало машине и технике "демоническую силу", ее "высокомерная уверенность" в том, что трансцендентную вдохновенность духа надлежит перевести в чисто светские эквиваленты, а культура, если она хочет очиститься от суеверия и вернуться к гуманистическим ценностям, должна полностью довериться рациональности.
Произошло такое психологическое отчуждение человека, которое наложило отпечаток и на характер его искусственного окружения, и на сущность технократической идеологии и политики урбано-индустриального общества.
Эта когнитивная и психологическая трансформация человека называется "смертью Бога" (ницшеанское – "Бог умер"). Роззак рассматривает ее как неизбежную дань индустриализму. Подавление религиозности западной культуры в течение последних нескольких веков, с его точки зрения, также объясняется социальной и экономической необходимостью, как и любой другой акт классового или физического угнетения – оно было необходимо для урбано-индустриального пути развития, как и накопление первоначального капитала или внушение строгой фабричной дисциплины миллионам рабочих
Роззак полагает, что западной культуре вообще в большей степени, чем любой другой, свойственна репрессия природного начала в человеке. Подавляемая в нас сексуальность еще оказывает сопротивление, но другие свойства натуры уже вытеснены, устранены. В результате изживания фантазийных элементов в человеке выхолащивается все самое сокровенное. Возникает некая когнитивная патология, когда жемчуг воспринимается не как самоценность, а как заболевание моллюска...
Вполне может быть, считает американский философ, что самые ценные символы человеческой культуры пришли к нам от первых поколений особо одаренных провидцев, гениальных шаманов с уникальными способностями. Вероятно, в раннем сознании человечества были такие мгновения, когда интуиция порой озарялась гениальной догадкой, и то, что было до этого закрытым – открывалось, раскрывалась некая тайна... Не так ли возникли речь, культура, все богатство символов? "Мифы и оккультная традиция говорят нам об этом периоде нашего развития гораздо больше, чем наука"
Длительная культурная деятельность человека ничего не добавила к основному символическому репертуару. Она углубила, утончила содержание провидения. В настоящее время, как полагает Роззак, наша цивилизация занята только тем, что расшифровывает и воплощает в технике эти древние символы.
Идея движения, подъема и падения в конечном счете восходит к тому, как виделся полет древнему шаману. Нынешние понятия гравитации, как и многие другие научные представления, взяты из ненаучных культов, пишет Роззак, но вжиться в изначальный смысл символа мы уже не в состоянии, хотя это и жизненно важно.
Одномерное видение, ортодоксальное сознание и научное сознание в понимании Роззака понятия синонимичные. Такое сознание не признает "немую мудрость инстинктов", стремится подавить их, покорить тело. Таким образом, голова отчуждается от тела, в чем он видит ту дихотомию современной человеческой культуры, которая "разрывает нас на части". Мы не любим все, что связано с телом, все, что в нас естественно и органично, не любим кровь, пот, гниение, зато отдаем предпочтение безжизненному стеклу, алюминию, пластмассе. Возможно, как считает Роззак, все культуры стремились обуздать тело. Но едва ли существовала цивилизация, которая столь ослепленно разрывала коммуникацию между телом и духом, как это делает западная цивилизация.
Но то, как мы воспринимаем свой организм, считает Роззак, определяет и наше отношение к окружающей нас среде. В результате такого отчуждения человеческой личности – отчуждения индивида от чувственного участия в жизненном опыте, – он превращается в настоящий биокомпьютер. И созданная им цивилизация
не может не быть враждебной. "Возможно, не мы первые обнаружили, что окружены токсичной культурой, но мы... можем оказаться последними", – замечает Роззак
Бодрствующее сознание подавляет не содержание снов, а сам сон, потому что именно в сновидении темное сознание прорывается к "главным принципам реальности". Наши души, пишет философ, разрывает антагонизм конфликтующих реальностей бодрствующего и темного сознания.
Наука никогда не обращала внимания на человеческую природу, индивид служил ей лишь сырьем, объектом манипуляции и гомогенизации. Однако с самого начала такой подход к личности встречал резкое сопротивление. Роль революционной оппозиции такой трактовки человека, по мнению Роззака, играло романтическое искусство. Создавалась традиция художника-бунтаря, мистика, отверженного.
Это происходило потому, что бремя отчуждения с особой силой ложится на творческое начало человеческой натуры. Художественное восприятие философ ставит выше научного. Красота в науке – это не то же самое, что прекрасное в искусстве – это ее антитеза, считает Роззак.
Для подтверждения своей мысли он часто цитирует строки поэтов эпохи романтизма – Уильяма Блэйка (1757–1827), Ульяма Вордсворда (1770–1850) и Гете, обладавших четырехмерным (т.е. правильным, по его мнению) видением мира. Блэйк представлен им как антипод Ньютона, Локка, Бэкона с их "одномерным видением". В произведениях Вордсворда и Гете он находит трансцендентный символизм и гностицизм, христианскую кабалистику и сакраментальное постижение реальности. Роззак убежден, что новая культура, новое сознание и новое, свободное общество будут основаны именно на этих традициях. Поэты-романтики обладали способностью воображения – силой трансцендентного опыта они могли входить в символическое измерение жизни. Благодаря этому сама романтическая эпоха в европейской культуре стала поворотным пунктом в истории западного сознания в целом, пишет Роззак. Он считает магию, шаманистику, "старый Гнозис" идеальным методом познания мира. Художественное восприятие, по его мнению, аналогично примитивному, оно более полно, более адекватно отражает всю многомерность бытия. Роззак создает идеал "рапсодического интеллекта", т.е. поэтического, возвышенного, свойственного людям с повышенной чувствительностью. Он полагает, что "именно такой интеллект в состоянии ответить на современную жажду духовного возрождения".
Роззак убежден, что наука сегодня уже утратила способность формировать сознание людей: "Научная ортодоксия пала, не справившись с задачей дать полную и ясную концепцию мира и человека в нем", – пишет он. В этом он видит проявление долго скрывавшегося от людей негативного потенциала самой науки, который объясняет, почему наука не привела людей к земле обетованной, а завела их в "технологическую ловушку", которая захлопнулась за ними
До нашего времени всегда жила вера в спасение. Ныне мы впали в состояние полного нигилизма и неверия, трансценденция покинула сознание, повторяет Роззак. Он считает, что наше время
может остаться в памяти народов как век "Великого кощунства". Интеллектуалы-гуманисты утверждают, что с помощью институциональных и профессиональных реформ или просто путем увещевания можно "гуманизировать" общество. Американский философ с этим не согласен. Он с возмущением говорит о том, что эти "гуманисты" придумывают различные "гуманизирующие" науки: "гуманистические" психологию, социологию, медицину,
"гуманистическую" технологию и пр., а в результате может быть найдена кроха истины, давно открытая Шекспиром или Софоклом. Наука с самого начала превозносила человеческий разум и разоблачала мистическое, трансцендентное. Однако наперекор всему мистические мифы выжили, потому что наука нравственно двусмысленна: главным стимулом для ученых является не благо всего человечества, а погоня за знанием ради самого знания. "Таков трагический парадокс современной истории: отрицание науки превратилось в этический императив в борьбе за справедливость и
человеческое достоинство"
Роззак ратует за изменение статуса науки и техники. Не стоит их обожествлять хотя бы потому, что по существу и сама техника выводится из древних символов, как и любой вид искусства или ритуал. Фактически в условиях здоровой цивилизации технические изобретения не отделялись бы ни от ритуалов, ни от искусства, технический прогресс одновременно мог означать углубление религиозного, трансцендентного сознания. Технику Роззак
рассматривает как искусство трансформировать символы. В его представлении она полезна, но бессмысленна, поскольку утратила связь со своими исходными символами.
Многие считают, что научное миропонимание дает нам правильное представление о реальном мире. Американский философ оспаривает это мнение, потому что оно, как он полагает, не в состоянии объяснить такой, например, факт, почему человечество сумело выжить, не располагая наукой, до создания индустриальной культуры и искусственной среды, а с помощью науки оно стремительно движется к катастрофе? Он пытается развенчать идею о превосходстве научного взгляда на мир, противопоставляя ему
"старый Гнозис" (интуицию, пралогическое мышление), стремясь при этом поднять статус мистического, ритуального, интуитивночувственного мировосприятия. "Культура – это единое целое, и в ее пределах существуют и мифы, и магическое, и ритуалы, а не только отдельные случаи научного мышления, вспышки рациональности"
Неолитическое общество выжило благодаря обладанию трансцендентной силой духа, а урбанистическое общество с его научным познанием и отчужденностью духа наверняка идет к своей гибели, считает Роззак.
Урбанистический индустриализм нельзя называть научнотехническим прогрессом. О каком прогрессе можно говорить, продолжает Роззак, если самые лучшие интеллектуальные и природные ресурсы расходуются на изобретение все более и более мощного оружия уничтожения людей? Известно, например, что 400 граммов измельченного оружейного плутония способно уничтожить все живое на Земле, а в США его накоплено 90 тонн. (А сколько у нас, хочется спросить?) Это геноцидный угар, а не прогресс, восклицает Роззак.
Модернизация, индустриализация, капитализм обладают очень важным свойством – они умеют организовывать рабочие места, производить много товаров, создавать изобилие. Модернизация идет под флагом неограниченного промышленного роста и развития. Но что в результате?..
Многие бедные народы напрягают все физические и интеллектуальные силы, все свои ресурсы, чтобы модернизировать экономику, поднять свой жизненный уровень. Но в результате они
производят не товары первой необходимости, а тот товар, который продиктуют им главные хозяева мировой экономики – транснациональные корпорации, как пишет в книге "Прибыль на людях" Ноам Хомский (мыслитель такого же антикапиталистического духа, как и Роззак). Им нужен товар, который принесет прибыль, потому что ТНК заботятся только о "благополучии мировой капиталистической системы", поэтому им нужен "сногсшибательный, изумительный рост прибыли", которую они делают на всем – даже на людях, за счет их эксплуатации, за счет их деградации. Их задача – превратить гражданина в потребителя и производить товар, много товара – при полном пренебрежении социальными и экологическими последствиями своей деятельности. Хомский, как и Роззак за много десятилетий до него, также поднимает антропологическую проблему: выживание человечества на земле связано с проблемой сохранения человеческих ресурсов, оно зависит от того, здоров человек или болен, развивается или деградирует – "деградирующий субъект не может решать глобальной проблемы"
Как и Н.Хомский, Роззак считает, что Запад может и должен оказать незамедлительную помощь в решении острых проблем голода и нищеты. В книге "Прибыль на людях" Н.Хомский пишет, что за то время, пока он читает свою лекцию, в мире умрет тысяча детей и более двух тысяч беременных женщин – из-за отсутствия элементарных лекарств и лечения. Для преодоления таких трагедий было бы достаточно около 10% только военных
расходов США
С нескрываемым раздражением Роззак пишет, например, о таком "новом товаре", как неоновый телефон. Он считает его воплощением бессмысленного мотовства, транжирства, расточительства невозобновляемых ресурсов Планеты ради утоления прихоти потребителя. Роззак рисует процесс "модернизации" под лозунгом повышения уровня жизни в бедных странах на примере производства этого товара: некий ловкий американский изобретатель придумал новый дизайн телефона – неоновый, звенящий, сверкающий, разноцветный... Другой менеджер-энтузиаст летит из США за тысячи километров в Тайвань или Сингапур, месяцами ведет переговоры, чтобы добиться субсидий и наладить широкое производство этой новинки, фактически абсолютно ненужного товара, пишет Роззак в книге "Голос Земли" (в главе "Неоновый телефон и мо-
ральная альтернатива проклятому изобилию")
И вот создаются поточные линии, возникают новые рабочие места, рабочие получают зарплату для того, чтобы прокормить семью. Правительства этих бедных стран тоже довольны – такой товар поможет вовремя расплатиться с долгами Всемирному банку развития и получить новый кредит у Международного валютного фонда. И все это делается под лозунгом повышения жизненного уровня народа – чтобы у всех были машина, телевизор, компьютер. При этом, пишет Роззак, никто не задумывается, что весь подобный товар очень быстро становится мусором и идет на свалку.
Но почему Роззак называет изобилие "проклятым"? Ведь оно создается во имя людей? Во-первых, товар, как уже было сказано, создается ради прибыли хозяев. А во-вторых, товар сегодня – это уже не просто товар. Граждане превращаются в потребителей, в них развивается невиданная жажда потребления, и утоление этой жажды дает ощущение свободы, равенства, чувство достоинства. Товар превращается в символ престижа, статуса. Так что в странах "проклятого изобилия" сегодня "потребительское равенство имеет почти такое же значение как равенство политическое". Став предметом престижа, неоновый телефон – это, по определению Роззака, "высокотехнологическое чудовище" – также будет с жадностью покупаться людьми, несмотря на то, что он завтра превратится в мусор.
Роззак убежден, что изобилие – это не меньшее испытание для человека, чем голод и бедность. В потребительском обществе в людях искусственно культивируется эта жажда потребления, люди перепотребляют, переедают, развивается гиподинамия, болезни также преследуют жителей богатых стран. Но главное – для производства товара, быстро превращающегося в хлам, расходуются лучшие, невосстановимые ресурсы земли, истребляются вековые драгоценные леса, засоряются вода, воздух. При этом высшие чиновники, экономисты ТНК не задумываются, как за это "проклятое изобилие" будут расплачиваться грядущие поколения – наши дети, дети наших детей и их дети? Не учитываются ни глобальные изменения, ни даже то, что будет с самой человеческой расой... (Касаясь проблемы загрязнения окружающей среды, Роззак приводит такой пример: период полураспада одних только упаковок товаров – целлофановых мешков в почве 700 с лишним лет.)
В книге "Иметь или быть" (М., 1986) Э.Фромм анализирует проблемы "бытия" и "обладания" и приходит к выводу, что необходимо учить людей быть счастливыми на пути "бытия", поскольку уже многие начали понимать, что "обладание" их таковыми не делает.
"Неограниченное удовлетворение, – пишет Фромм, – всех желаний не может быть путем к благоденствию, к счастью". Наше время – время величайшего эксперимента, поставлен вопрос, может ли наслаждение от обладания, от потребления быть единственным смыслом жизни человека? "В индустриальных странах этот эксперимент уже дал отрицательный ответ на поставленный вопрос". Большая часть населения западных стран вкусила блага изобильной жизни, но многим стало понятно, что иметь – еще не значит быть счастливым. В обществе потребления вся промышленность, реклама ориентированы на то, чтобы искусственно развивать в людях жажду потребления, обладания. Предметы потребления превращаются в символ статуса человека, его социальной значимости.
Фромм ссылается на слова Маркса: цель человека – не обладать многим, а быть многим. Модус бытия – это разнообразный опыт "быть" – быть независимым, быть свободным, быть активным, развивать свои способности, таланты. Быть – значит расти, развиваться, интересоваться жизнью. Но чтобы переориентироваться с модуса обладания на модус бытия, нужен новый этос, новый человек, новое общество, основанное на иных, непотребительских ценностях – убежден Фромм
Российский академик Н.Н.Моисеев в книге "Быть или не быть... человечеству" также размышляет о необходимости "мировоззренческой революции", о радикальной смене ориентиров развития общества. Он также убежден, что человеку предстоит преодолеть "рудименты неандертальца", дикаря, преодолеть самого себя, научиться по-иному воспринимать природу, друг друга, развить в себе ощущение общепланетарной, общечеловеческой общности: "Если человек не найдет нужного ключа к своим взаимоотношениям с Природой, то он обречен на гибель". При этом судьба всего человечества также зависит от правильного выбора между
"иметь" и "быть", – подчеркивает он (Моисеев Н.Н. Быть или не быть... человечеству. М., 1999. С. 34, 26).
Строительством Града Божия вдохновлялись в Средние века. Строительство Града Прогресса превратилось в строительство Вавилонской Башни – считает Фромм. Свой утопический Град Бытия он себе представляет как "синтез духовных устремлений позднего Средневековья и достижений постренессанской рационной мысли и науки"
В книге "Революция надежды. О гуманизации технологии" (Нью Йорк, 1968) Э.Фромм размышляет о том, что по сути дела у современного гражданина нет никакой свободы, от него в общественной жизни ничего не зависит – ни на предприятии, где он работает, ни в его микрорайоне, ни тем более в государстве. Единственное место, где ему позволено быть свободным и влиять на что-то – это супермаркет – здесь он действительно чувствует себя Королем! Но быть Королем супермаркета – это унизительно для гражданина, – пишет американский гуманист, – гражданин должен принимать участие в решении всех жизненно важных для него проблем – через прямое участие, при "непосредственной демократии участия". Вот это и будет настоящей гуманистической демократией, убежден Э.Фромм
Роззак также размышляет о необходимости найти моральную альтернативу потребительству. При этом моральная альтернатива должна иметь несколько параметров: экологический, этический и эстетический. Экология должна установить те рамки, в пределах которых мы должны определить, что нам может предложить биосфера Земли; этика должна решать, как распределять богатства Земли, чтобы обеспечить минимальный стандарт потребления для всех с учетом того, что все люди имеют равные права на это; эстетика (религия) разрабатывает ценности, определяющие пределы материального потребления.
Роззак видит выход из кризиса в срочном торможении развития науки и техники, в отказе от наукоцентризма и техницизма, в резкой переориентации приоритетов потребления с материального на нематериальное, на духовное. При помощи образования и убеждения можно дисциплинировать и контролировать потребление, и нематериальное потребление должно получить в общественном сознании позитивную оценку, ориентируя людей на удовольствия, которые не требуют денег – на радость общения с природой, с искусством, с близкими людьми, на отдых с друзьями на лоне природы, на любование этим прекрасным миром...
Человек никогда не сможет остановиться в потреблении, считает Роззак. Но как тогда сделать так, чтобы роскошь и изобилие были демократичными, т.е. доступными всем, и не уничтожать природу? При этом Роззак напоминает, что в "Государстве" Платона и
"Утопии" Т.Мора позитивно изображается аскетический образ жизни людей. Аскетизм и монастырская простота в жизни людей, по мнению Платона и Мора, способствуют их духовному благополучию. В "Телемской обители" Ф.Рабле и "Новой Атлантиде" Ф.Бэкона – в этих первых научных утопиях – общество ориентировано на богатство, на изобилие, которые создадут наука и техника, как верное средство "лечения от нищеты, бедствия, социальных потрясений" (Бэкон). Однако жители этих утопий не ориентированы на обладание богатством. Роззак считает, что Рабле и Бэкон первые разработали главную стратегию экономического изобилия. Суть ее в том, что свое счастье жители утопий, в частности народ утопического острова Бенсалема, не связывали с материальным богатством, у них были более возвышенные, духовные устремления... Люди должны иметь мужество "повернуться спиной к изобилию" – пример такого мужества и человеческой зрелости должны были подавать прежде всего авторитетные, просвещенные слои общества.
Роззак убежден, что подобная стратегия экономического изобилия, которая сочетается с переориентацией на нематериальные ценности, остро необходима для современного западного общества. Нематериальные ценности должны получить в обществен-
ном сознании более позитивную оценку, более привлекательную значимость.
Сегодня Роззак и его единомышленники ведут радио– и телепередачи и по эко-психологии и передачи антипотребительской направленности. Так в Сан-Франциско авторы таких передач на основе текстов своих выступлений опубликовали книгу под названием "Потребительство как заразная болезнь". Цель этой книги – убедить читателей в том, что изобилие и перепотребление – это эпидемия заразной болезни, что они ведут к болезням, к пресыщению, к обремененности долгами, к тревоге и внутренней опустошенности, как результат бесконечной погони за новыми и новыми приобретениями. И эта заразная болезнь угрожает всему миру, так как целью развития глобальной экономики является именно такое ничем не ограниченное потребление. Америка предупреждает:
этот процесс пора начать контролировать!... (Авторы Дж. де Грааф и др. Сан-Франциско, 2001–2002). ("Affluenza. The All-Consuming Epidemic". San-Francisсo, 2001–2002).
Конечно, промышленная модернизация дала человечеству очень много, констатирует Роззак: в области здравоохранения, для роста продолжительности жизни, в отношении безопасности жизни людей и т.д. Но человечество может потерять все эти достижения, если не найдет моральной альтернативы "проклятому изобилию" ради выживания на Земле.
Безусловно, индустриализация и модернизация необходимы для выживания человечества. Но "жесткая технология" не решила всех проблем, породив новые. А если заменить ее на "мягкую технологию", как предлагают отдельные глобалисты, когда взаимоотношения человека с природой будут основываться на "принципе дыхания" ("и пользу получил, и вреда природе не причинил"), то где гарантия, что
"мягкая технология" способна решить все проблемы? Как, в таком случае, и народ накормить, и природу сохранить? Наличие подобных антиномий, считает А.С.Панарин, "свидетельствует об исчерпанности прежних способов существования и способов ориентации человека в мире, о глобальном кризисе "картины мира" и необходимости нового способа бытия и нового мышления"
Решить сложные глобальные проблемы невозможно не только без модернизации, без дальнейшего технико-экономического роста, но и без морального роста самого человека. Модернизация техники должна проводиться параллельно с "модернизацией" человека, с качественным совершенствованием и его самого, и условий его жизни, писал в свое время А.Печчеи. Оставаясь в его нынешнем состоянии, человек не способен даже оценить ту огромную ответственность, которая сегодня ложится на него, современный человек не в состоянии ни понять, ни выполнить "свое предназначение как регулятора жизни на Земле".
Поколениям, выросшим в нашей стране и воспитанным на атеистическом мировоззрении, нелегко бывает порой воспринять идеи Роззака о "новом мистицизме", о "религиозной чувствительности", об "особом видении", стремление уравнять статусы рационального и иррационального, мистического. Однако не секрет, что огромное число людей и сегодня, как сотни лет назад, ищет опору не только в рациональном, но и в религиозном, оккультном,
читают гороскопы, ходят к гадалкам. Это, видимо, означает, что и мистицизм, и оккультизм, за которые ратует Роззак, отвечают каким-то важным потребностям людей, что они удовлетворяют
"какие-то тайные склонности, дремлющие в бессознательном человека". Не поэтому ли они оказались столь "жизнеспособными и нечувствительными к любой критике"? Следовательно, как пишет Фесенкова Л.В., их и следует воспринимать как "часть нашего общественного сознания" (См.: Фесенкова Л.В. Теория эволюции и ее отражение в культуре. М., 2003. С. 120-121).
В противовес научно-технической экспансии Роззак предлагает перенести акцент на внутренний опыт человека, разбудив в нем
"религиозную чувствительность". При этом он подчеркивает, что имеет в виду не религию в традиционном понимании: это не церковная религия, а особое видение, рожденное трансцендентным сознанием, словом, это вообще не религия, а духовное обновление, развитие потенциалов личности посредством освоения всего драгоценного духовного опыта человечества – религиозного и оккультного – это и есть "новый мистицизм".
Суть "нового мистицизма" Роззака состоит в развитии "новой многомерной чувствительности" – способности сочувствовать, сопереживать, способности любить, жалеть, бережно относиться и к себе, и к другим, и к Природе. Именно отсутствие этих качеств рождает отчужденность, равнодушие ко всему, бездушие в людях, в обществе в целом. То есть Роззак стремится доказать необходимость гуманизировать человека с использованием всех возможных способов, в том числе, а возможно, и в первую очередь мистицизм, оккультизм, космизм и др.
Чтобы этого добиться, необходимо разрушить те барьеры, которые воздвигнуты между разумом и чувствами, между "отчужденной" головой и телом, между природой и человеком. Надо научиться вживаться в символы, используя "революционный мистицизм". Роззак уверяет, что энергия религиозно-мистического, трансцендентного обновления личности даст возможность создать новую культуру, новое видение мира, новый тип сознания, а это в свою очередь приведет к новой социальной организации общества.
Американский философ называет такую революцию постиндустриальной, но имеет в виду, что она произойдет не в технократическом пространстве, а в сфере мистического, религиозного сознания, в сфере духовного. "Мир жаждет революции – ради хлеба, ради справедливости, ради национального освобождения... Но мир жаждет и иной революции – за освобождение трансцендентных, духовных сил от пренебрежения, в котором они оказались на пути урбано-индустриального развития"
Роззак прекрасно понимает, что "часы остановить невозможно", что индустриальную экономику нельзя просто выкорчевать ради "палеолитического примитивизма"
Если же индустриальное общество хочет быть пригодным для нормальной физической и духовной жизни человека, стоит "дисциплинировать научнотехнический прогресс": "Нужны резкое торможение и децентрализация, отказ от избыточного накопления энергии и производства, нужно менять сам образ жизни"
Человечество стоит "между смертью и трудными родами", утверждает Роззак. В чреве индустриального чудовища томятся жизненные, мистические силы культурного обновления.
"Новый мистицизм" должен взять на себя революционную роль... Следовательно, сначала следует изменить качество самого сознания нашего общества – его следует сделать многомерным, охватывающим и научно-рациональный и интуитивно-чувственный методы познания. А затем нынешняя урбано-индустриальная цивилизация, нацеленная на научно-технический прогресс, сменится обществом, характеризующимся "богатством многомерного видения", окончательно разделавшимся с "секуляризованным мифом о прогрессе, пришедшим к нам от просветителей". Тогда наступит Апокатастасис – Великое Возрождение, которое будет означать
"пробуждение от одномерного видения и от ньютоновских снов, отречение от безумной онтологии нашей культуры"
"Новая Утопия" видится Роззаку на краю урбаноиндустриальной пустыни – в этом главный смысл его книги, названной "Там, где кончается пустыня. (Политика и трансценденция в постиндустриальном обществе)". В ней он следующим образом излагает свою "позитивную программу", которую можно осуществить на основе революции сознания:
– тяжелая индустрия будет в этом новом обществе соразмерно сочетаться с трудом ремесленников, с экономикой "малых форм";
– труд будет возрожден как свободная от эксплуатации деятельность и как средство духовного роста и самоутверждения;
–
– экономика будет формироваться на основе родства, дружбы и сотрудничества;
– общественные службы перестанут быть бюрократизированными, их станут создавать и ими будут управлять сами потребители;
– промышленные предприятия и кооперативы будут координироваться в масштабах всего общества рабочим контролем;
– вместо крупных банков и страховых компаний будут создаваться кредитные союзы и взаимные страхования;
– наступит истинное равноправие женщин, и возникнут большие семьи для баланса народонаселения;
– будет установлен полный контроль над транспортом и средствами массовых коммуникаций;
– будет введено необязательное образование в свободных народных школах и т.д.
Кто же призван осуществлять "революцию сознания"? Прежде всего молодежь, но и не только она, радикальные активисты этой революции – это представители различных профессий, молодые ученые и народные архитекторы, хиппи и художники, люди искусства и энтузиасты экологических движений.
С чего же надо начинать? Роззак считает, что революция уже идет с того момента, когда человек задумался над вопросом: "Как мне сохранить свою душу?". Раз такой вопрос возник в глубине человеческого Я, то как раз тут мы и оказались на пороге новой реальности, нового социального умонастроения, где "необходимость и неизбежность технократического общества уже не кажутся столь важными"
Новое поколение людей поймет, что "пустыня – не место, где надо строить дом". А пустыня кончается там, где кончается урбаноиндустриальная, техногенная цивилизация, утверждает Т. Роззак.
В течение нескольких десятилетий, начиная с 60-х годов, Роззак изобличает науку за рационализм, редукционизм и объективизм. Он полагает, что у современной науки возникает узко инструментальный фокус познания мира, при котором упускается этическое, эмоционально-мистическое измерение объекта. Со времен Возрождения секуляризованная наука гипертрофирует
"рацио", отсекает как ненужное всю чувственно-эмоциональную сторону человеческого мировосприятия – может быть, все лучшее в человеке; и это не проходит для человека даром, безнаказанно – человек теряет свои лучшие потенциалы, духовное начало, в нем притупляется интуитивное чувство опасности. Отсюда начинаются все беды науки, все беды общества. "Эпистемологический объективизм" и "психология отчуждения" существуют рядом, они дополняют друг друга.
Во что бы то ни стало Роззак стремится доказать духовное банкротство науки, ее нравственную несостоятельность, становящиеся все более явственными на фоне растущей угрозы экологической катастрофы, апокалиптического развития техники массового уничтожения. Он уверен, что из-за неадекватности ее метода познания она не способна дать истинных знаний об окружающем мире – она дает лишь иллюзии, эрзац-знания, в лучшем случае просто информацию, хотя сама наука "беззастенчиво присвоила себе роль реактора мысли, единственного источника знаний"
Идеи Роззака всегда вызывали и вызывают большой общественный резонанс, бурные споры в среде научного сообщества США. У него много критиков и сторонников.
Книги Роззака, его эссеистский стиль, пророческое мышление стали очень популярны среди широких масс интеллигенции, легко воспринимались на уровне обыденного сознания в отличие от
"академических" философских трактатов. "Академическая" философия, занимаясь "чистой философией", часто бывает оторвана от насущных проблем повседневной жизни людей. Наряду с ней
"неакадемическая" философия Роззака стремится дать ответ на самые жгучие, самые актуальные проблемы современного общества, возродить "позитивный идеал" развития человечества, хотя в основном и утопический.
Антисайентистская и антитехницистская традиция продолжают развиваться и сегодня, в новую эпоху, потому что оснований для критики науки и техники не становится меньше.
С одной стороны, достижения новой информационной эпохи не могут не вызывать восхищения. Но с другой – шквал инноваций многих настораживает. На фоне лавинообразного развития информационной технологии, Интернета могут произойти метаморфозы не только культуры, но и антропологического облика человека,
книги могут исчезнуть из обихода (и исчезают уже!), наступление
"бескнижной" – "постгутенбергской" эры уже почти реальность... Мировое научное сообщество все больше тревожит состояние и самого человека. Так, в статье философа В.А.Кутырева "Постпред-гипер-контр-модернизм" выражается серьезная озабоченность по поводу возможной трансформации человека и превращения его в роботоподобное существо под воздействием созданной им искусственной среды, оторвавшей его от природы: "Человек и природа – это часть и целое, это элемент и система, организм и биоценоз взаимообусловлены, и искусственное окружение человека не может не трансформировать человека в телесном и в духовном отношении". В этом бесприродном техническом мире, искусственной абиотической реальности человек превращается в роботоподобный агуманный постисторический индивид – homputer (от homo + computer), а культура как духовный феномен вообще умирает, превратившись в технологию.
Американский философ Ф.Фукуяма тоже с большим беспокойством пишет о современных тенденциях в развитии биотехнологий и генной инженерии в книге "Наше постчеловеческое будущее", вызвавшей острый общественный интерес. Он делает глубокие философские обобщения и выводы о роли биотехнологий в жизни нынешних и будущих поколений людей. Быстрое развитие генной инженерии наряду с биотехнологиями, производство лекарств, воздействующих на психику, генетически модифицированные продукты и даже клонирование организма человека – все это дает невиданные ранее возможности манипулирования людьми, в то время как сама природа человека еще до конца не изучена.
Фукуяма убежден, что управление биологическими и психическими процессами крайне опасно – это может привести скорее к дегуманизации человека, а не поднять его на новую ступень эволюции. В итоге может оказаться, что человек потеряет способность делать выбор, а эта способность считается в рамках европейской традиции главной и определяющей чертой личности. Главную опасность Фукуяма видит в возможности полностью изменить человеческую природу и тем самым вывести нас в "постчеловеческую историческую эпоху"
В 60-е годы XX в., когда Роззак начал выступать как "академикдиссидент", громя науку и научно-технический прогресс, его идеи воспринимались как ересь. В последующие годы многое изменилось в общественном сознании. В мире формируется новый менталитет, новое представление о глобальных проблемах, об общечеловеческом их характере. И то, что прежде казалось ересью в рассуждениях Роззака, сегодня выглядит почти банальностью: в XXI в. с его критикой согласны практически все.
Действительно, многое изменилось за последние десятилетия в мире. И если общественное сознание становится все более антимилитаристским, антимонополистическим, если человечество все более осознает себя единой семьей, перед которой стоят огромные проблемы, а решить их можно только общими усилиями, то следует признать, что свою лепту в дело формирования и развития современного гуманистического общечеловеческого менталитета внесла как леворадикальная критика вообще, так и произведения таких гуманистов, как Теодор Роззак.
Мировая общественность, научное сообщество, ученые, государственные деятели разных стран предпринимают реальные, основанные на научных расчетах практические шаги по предотвращению экологической катастрофы и воспитания у людей нового отношения к природе, ломке старой установки на враждебность человека и Природы.
Сегодня принята разработанная в ООН Европейская экологическая хартия, а также документы в защиту прав человека. Ныне те самые деятели науки, которые внесли наибольший вклад в развитие современной науки и техники, признают, что воздействие науки и техники на окружающую среду далеко не всегда позитивно, чаще говорят о "принципиальной неадекватности" порожденных наукой промышленных технологий, чуждых природе:
"Механическая, физическая, химическая картина мира – это выхваченные фрагменты реальности, на основе которых наука строит свои целиком инструментальные модели, совсем не пригодные для верного понимания мира, но способные стать орудием грубого технологического воздействия на среду"
Роззак призывает к отказу от этого типа цивилизации, мотив отказа звучит и в глобалистике – в первых докладах Римского клуба, как известно, высказывались идеи об отказе от экономического роста ("нулевой рост"), требования отказа от жестких промышленных технологий и т.д.
Как контркультура, так и глобалистика одинаково утверждают, что искусственная техническая среда – это "наносное, поверхностное образование, лишенное глубинных онтологических корней: ее можно снять, демонтировать" – или "диз-интегрировать", по терминологии Роззака. Выход видится в "переходе от жестких индустриальных технологий – к мягким – путем использования энергии солнца, воды, ветра"
